| |
return_links(1);?> |
return_links(1);?> |
return_links(); ?> |
|
| |
| |
Инновации в холодном климате
|
|
| |
Почему новые технологии, способные оздоровить окружающую среду, в России внедряются плохо? Об этом наш корреспондент Елена СУББОТИНА беседует с ответственным
секретарем ассоциации «Нефтегазэксперт», к.г.-м.н. Александром НИКОНОВЫМ
|
|
| |
|
|
| |
— Для начала, Александр Иванович, полезно определить — что такое инновации в экологии?
— Это прогрессивные технологии, базирующиеся на современных научных
представлениях и направленные на поддержание уровня или улучшение состояния
окружающей среды.
— Инновационный процесс, прогрессивный во всех отношениях, движется в России очень вяло. Что же ему препятствует?
— В советское время богатства Родины, в том числе и интеллектуальные, принадлежали государству.
Плохо это или хорошо, мало кто задумывался. Избранные получали различные
премии, в том числе Ленинские и Государственные, страна знала своих героев.
После развала Союза все это научное достояние было поделено, а его создателям,
не покинувшим страну, ничего не досталось.
Началось бесконтрольное извлечение прибыли из интеллектуальных ресурсов.
Появились энергичные молодые люди, им необходимо было овладеть всего лишь
навыками менеджеров, этому их охотно обучали на Западе. Разросшаяся система
коррупции позволяла обходить законы или разрабатывать новые, чтобы умножать уже
не государственный, а личный капитал. Вопрос о защите прав интеллектуальной
собственности оказался не в чести.
— Если бы в свое время правовым вопросам защиты интеллектуальной собственности уделялось должное внимание, сегодня
Российская академия наук не клянчила бы копеечку у государства.
— Ну, конечно. Тот потенциал, который она создавала, пускался в обезличку, а не ложился на ее
аккредитив. Окажись лазер, созданный в ФИАН, на аккредитиве АН СССР, нам не
приходилось бы по каждому поводу кланяться государственным чиновникам. А
сегодня, когда мы начинаем работать с компаниями («Газпромом», «ЛУКОЙЛом», «ЮКОСом»
и др.) и предлагаем им свой интеллектуальный продукт, то вынуждены
соглашаться на условия, которые нельзя назвать справедливыми. Мы вынуждены
довольствоваться весьма скромными суммами, отдавая плоды нашей научной мысли
во владение компаний. Таковы условия договоров, в которых значится, что мы не
являемся собственниками товара, произведенного при нашем интеллектуальном
участии. Подобной несправедливости не возникло бы, будь научная элита защищена
законом и соответственно возможностью отстаивать свои права.
— Как приходится действовать при отсутствии правового регулирования?
— Большей частью пытаемся отдать не готовый продукт, а научно-теоретические разработки под разным соусом.
Это могут быть методические рекомендации, технические регламенты, стандарты —
в общем, все, что угодно, лишь бы это не касалось конкретной интеллектуальной
продукции. Как только начинается разговор о внедрении определенной технологии,
оборудования, ту т каждый разработчик продукта или автор патента думает, что ему
важней: получить скромную сумму (много не предлагают) или ждать случая.
Довольно часто потенциальный покупатель говорит: нет, мне ваш патент не нужен,
еще будете деньги за него просить! Давайте поступим проще: создадим новый
патент с вашим участием, а материальную компенсацию получите. Все!
Сегодня все компании четко ориентированы на получение конкретного конечного
продукта, который сразу должен приносить прибыль. Фундаментальная наука им ни
к чему. Но мы не хотим просто так отдавать свою интеллектуальную собственность!
Начинаем искать инвесторов, готовых на паритетных началах купить плод нашего
труда и продвигать его. То есть из ученых вынужденно превращаемся в
менеджеров, толкачей. Во-первых, это наносит прямой ущерб науке, во-вторых,
возможности для продвижения у состоятельных компаний и нищих ученых разные. С
западными партнерами в каком-то смысле даже проще — они заплатят больше.
— Грозит ли сложившаяся ситуация застоем научной мысли в России?
— Понятно, что интересы науки и потребителей ее достижений не совпадают. Нефтегазовый
сектор желает стричь купоны с изобретения, а мы — быть совладельцами конечного
продукта. И дело тут вовсе не в алчности ученых — необходимо, чтобы наука в
стране развивалась и приносила пользу. Для этого нужны деньги, а государство
скупо. Грошовыми зарплатами перспективную молодежь в НИИ не заманишь.
Следовательно, нет преемственности поколений, теряется школа, а в конечном
счете — научный потенциал.
Ни в коем случае нельзя скидывать со счетов еще одну тревожную тенденцию —
падение уровня преподавания в вузах. Платное обучение развращает, значительная
часть студентов заинтересована лишь в получении «корочек». К научной работе
такие люди мало пригодны, в основном они занимаются менеджментом. Разумеется,
способные менеджеры, понимающие специфику предмета, нужны, но не такой же ценой!
— Значит, для создания качественного интеллектуального продукта нужны совсем другие условия. Какие?
— Первое и самое главное — хорошая экспериментальная
база: современное оборудование, приборы. Второе — возможность проводить
натурные исследования: для нас, геологов, это полевые работы. Но чиновники,
лишив науку господдержки и, по сути, доведя ее до ручки, не желают создавать
условия для продуктивной работы ученых. Чиновников значительно больше
занимает, какой недвижимостью владеет Академия наук.
Результат на поверхности: внедрить разработку мы сами не можем, нужен посредник
— менеджер, который будет пристраивать изобретения. Как ни парадоксально, в
СССР с этим было проще. Теперь же каждая фирма проводит собственную политику
развития, и она ориентирована не на долгосрочную работу, а на выжимание ресурса.
Очень печально, но такой подход к делу государством пока приветствуется.
Третье условие, необходимое для развития инноваций, — контроль со стороны
Российской академии наук за государственными программами в области разработки
минеральных ресурсов. В принципе разведкой недр может заниматься любая
компания, но если мы все это передадим в третьи руки, государство потеряет
контроль над своими ресурсами. А вот через РАН эти ресурсы можно отслеживать,
создавать базу данных, вести учет и разрабатывать стратегию. К сожалению,
неясно, кто и как должен это финансировать.
— Кто, по вашему мнению, должен авансировать разработки новых технологий? Государство? Потребитель?
— С государством все ясно, но и потребитель не заинтересован в поддержании чужих
штанов, у него свои есть — я имею в виду ведомственную науку. В этом, кстати,
заключается большая хитрость, поскольку ведомственная наука всем обязана своему
работодателю. А инновации «со стороны» вдребезги разбиваются о политику
нефтегазовых компаний.
Сначала фундаментальный аспект. Научно доказано, что разломы в земной коре
являются фактором риска при разработке нефтегазовых месторождений. Но эти
безусловно полезные знания, облеченные в нормативные требования, которые по
сути инновационны, мешают компаниям. Получается, что им надо вкладывать деньги
либо в новые технологии, либо в штрафы. Поэтому проще сказать, что разломов нет.
Теперь прикладной аспект. В России много подземных хранилищ газа (ПХГ), а
значит, есть проблема естественных потерь из них. Причина — растворение газа в
пласте за счет его закачки и отбора. Этот процесс контролировать сложно и
избежать его нельзя, потому что с физикой и химией не поспоришь. Но что такое
естественные потери газа, в компании (не будем называть ее имени) не понимают —
нет этих потерь! Тогда пробуем зайти с другой стороны: хорошо, пусть это будут
технологические потери при работе ПХГ. Нам возражают: конечно, все это
интересно, но чтобы Ростехнадзор принял эти аргументы, убыль надо на что-то
списать. И начинают придумывать, что куда могло испариться. Тогда предлагаем
расчетные эксперименты. Компания соглашается, что с научной точки зрения,
видимо, все верно, но вот незадача: если это утвердить, подземные хранилища
начнут самочинно списывать любые потери на растворение.
— Ну, это как на всяком складе — что-то обязательно должны съесть мыши! Поди проверь, где физика
с химией, а где дядя Вася. Убедительно можете доказать, что потери при эксплуатации подземных хранилищ газа неизбежны?
— И доказать можем, и инновационную технологию подсчета таких потерь предложить. Но спроса на
технологию, скорее всего, не будет, потому что она идет вразрез с установкой
компании — ничего не утекает.
Не сомневаюсь, что кто-то спросит: почему ученые так пекутся об интересах
компании? Да ни при чем тут она, наш мотив другой — газ из подземных хранилищ
должен куда-то деваться. Он и девается, загрязняя недра и атмосферу. Причем
такие потери никак не учитываются при подсчете эмиссии.
— А Киотский протокол мы ратифицировали… Но неужели все так безнадежно? Заканчивается конкурс
экологических инноваций, который проводят РУСАЛ и аналитический центр
«Эксперт», и, насколько мне известно, там немало заслуживающего внимания.
— Основными критериями отбора проектов являются актуальность разработки и
возможность ее промышленного внедрения. Среди работ, поданных на конкурс, есть
весьма интересные, но на их реализацию нужны деньги.
— Все кончится красивой папочкой, внутри которой лежат изящные, четко продуманные идеи?
— Не теряю надежды, что хотя бы некоторые из них удастся довести до промышленного образца.
Правда, есть опасение, что и им придется поежиться в не слишком теплом
инновационном климате нашего государства.
Но что приятно — четкие проекты предлагают не госструктуры, а бизнес. То есть
бизнес начал понимать, что на решении экологических проблем можно заработать.
Теперь задача государства и РАН — направить это в нужное русло, что
потенциально сулит выгоды всем сторонам-участницам процесса. Государство
обязано проводить в этом вопросе серьезную политику, ведь инновации связаны с
развитием не только науки и технологий. Это еще и развитие бизнес-ресурса
страны, потому что речь идет прежде всего о мозгах, вложенных в дело.
|
|
| |
Еще статьи на эту тему:
|
|
|
|
