| |
return_links(1);?> |
return_links(1);?> |
return_links(); ?> |
|
| |
|
|
| |
Пишет эксперт, читает прокурор
|
|
| |
Можно ли предотвратить тяжелые техногенные аварии на стадии утверждения проекта? В истории современной России немало случаев, когда специалистам,
проводившим экологическую экспертизу крупных проектов, удавалось отвести большую беду. При этом их хула доставалась им куда чаще, чем хвала.
|
|
| |
Геннадий ЧЕГАСОВ *
|
|
| |
Партия — не наш рулевой
Опыт организации и проведения государственных экспертиз, стиль работы нынешних
экспертных комиссий восходит к тем временам, когда эта служба была в составе
Госстроя Союза. Тогда об охране природы, как это ни покажется кому-то
удивительным, все-таки думали и, что еще более удивительно, с экспертами
все-таки считались.
В 1985 г. иркутская общественность, недовольная сбросами целлюлозно-бумажного
комбината, обратилась в ЦК КПСС с просьбой как-то проблему решить. Тогда
родилось предложение: давайте эти сбросы возьмем в трубу и спустим в реку
Иркут. ЦК решил, но несколько инженеров из Госстроя привели свои аргументы:
район высокосейсмичен, и если труба во время землетрясения разорвется, рассол
хлынет в Байкал. Второй человек в государстве Егор Лигачев позвонил Евгению
Минаеву, начальнику Управления экспертизы Госстроя СССР:«Почему не выполняете
решение ЦК, выступаете против линии партии?» Услышав внятное объяснение,
больше не приставал — наверное, понял, что значит отвечать за принятое решение.
Хрестоматийной стала история столичной Северной ТЭЦ. В конце 80-х годов
прошлого века совершенно необходимую для огромного города станцию собирались
сделать такой же, как предшествующие, но разбуженная перестройкой
общественность в жесткой форме возразила. Граждан поддержала Государственная
экологическая экспертиза.
Незадолго до этого на ТЭЦ в самом центре Вены я увидел, как оператор, получив
сигнал о повышении концентрации выбросов, принял самостоятельное решение
снизить нагрузку. И хотя в наших регламентах такого не было, эту разумную меру
удалось провести через экспертизу. Естественно, это был не единственный вопрос,
который требовалось решать. Прорывом стало оснащение ТЭЦ очень эффективными
катализаторами для очистки дымовых газов, на покупку которых Мосэнерго
ассигновало миллион долларов. Такого уровня очистки выбросов в России еще не
знали. В результате получилась одна из лучших в Европе ТЭЦ, которую вполне
можно считать национальным достоянием.
Еще пример из той эпохи. Экспертиза не дала построить канал Волго-Дон-2,
крайнюю заинтересованность в котором проявляли Минводхоз и Волгоградский обком
КПСС. Эксперты, неплохо осведомленные о том, во что превратило Волгу
гидротехническое строительство, поставили вопрос ребром: если эта вода
действительно так нужна, покажите, что у вас уже готова система орошения.
Ничего не было! Отсутствовали даже предпроектные материалы. Борьба шла
нешуточная, предполагаю, что на руководителей Госстроя СССР и только что
образованного Минприроды СССР оказывалось давление, но на наших экспертов никто
извне не влиял. Нам создавали нормальные условия для работы, главным принципом
деятельности была независимость, хотя недостатка желающих подправить выводы
экспертных комиссий не наблюдалось. Им мы отвечали так: обращайтесь в
установленном порядке.
Теперь телефонное право торжествует в значительно большей степени. В последние
три года я даже вынужден уточнять: телефонное, конвертное и бейсбольно-битное
право. Уже есть пострадавшие.
Питер, Каспий, Сахалин… далее везде
Принципы строительства экологически максимально безопасных объектов очень
логичны: прежде всего надо выбрать самую передовую технологию, которая эту
безопасность обеспечит. Технология должна быть воплощена в металл, который
обязан придать конструктивную надежность оборудованию. Где все это совершенство
разместить? Поставишь хороший завод на склон, на ненадежный грунт — сползет.
Значит, проектные решения должны обеспечить строительную устойчивость. Если все
условия выполнены, можно говорить об экологической допустимости. Только после
этого принимается решение об экономической целесообразности задуманного. Именно
такой подход ГЭЭ применяла к представленным на рассмотрение проектам.
Еще во времена Госкомэкологии из-за некоторой административной неразберихи в
стране экспертизе пришлось стать комплексной. Мы начали внимательно смотреть,
как проведены инженерные изыскания для проектирования и строительства. Это
весьма важно, так как технические решения принимаются на базе исходных данных.
Если изыскания проведены плохо, то и решения будут такими же — или сейсмика
останется за кадром, или не будут учтены свойства грунтов.
Своих экспертов всегда учил так: сначала надо разобраться по существу, с
техникой и природой. При этом исходите из здравого смысла и государственного
интереса, все остальное (политиканство, конъюнктура, административные запреты
или разрешения) потом. Ведь в любом нашем законе столько дырок, что, заботясь
об экологической безопасности, выход из любого положения при желании найти
можно. Кстати, эти выходы хороший эксперт в состоянии подсказать инициатору
хозяйственной деятельности. Вот почему я настаиваю на том, что экспертиза не
тормозит развитие экономики, а помогает ему. Если первоначально на бумаге
проработаны все возможные варианты, учтены или обойдены технические, природные,
социальные и иные препятствия, можно не сомневаться, что проект будет успешно
реализован. Полагаю, со мной согласятся те, кто в последние годы имел прямое
отношение к строительству больших энергетических объектов.
Например, по Каспийскому трубопроводному консорциуму экспертиза высказала около
150 замечаний, заказчик устранил их, и сегодня построен образцовый объект.
Другой пример — БТС, против строительства которой шла большая волна — и в
Питере, и у соседей по Балтике. Заказчик предложил проложить трубу по дну Невы.
Но из этой реки пьет 3/4 Питера и половина области. Естественно, у ГЭЭ
возникли вопросы. Нам «Транснефть» стала пенять, что мешаем работать, тормозим
важный государственный проект. В результате экспертиза, подсказав наиболее
безопасное решение (не траншея по дну реки, а микротоннель под дном и труба в
трубе), помогла преодолеть сопротивление противников строительства.
А порт в Усть-Луге? Инициатор деятельности выполнил рекомендации ГЭЭ по
дноуглублению, по компоновке генплана, и придраться противникам стало не к
чему. Много проблем было на Сахалине, где компании взялись сбрасывать буровые
растворы в море. Естественно, экспертиза «бурильщиков» поправила, при этом,
правда, пришлось выслушать от островной и федеральной администрации, что выступаем против линии государства. Нам говорили: а вы знаете, кто такой (далее
следовало название зарубежного гиганта)? Он в семнадцати странах сменил
правительства! Мы ответили, что наше будет восемнадцатым, и как накликали —
премьера тут же и сняли, правда, по другой причине. А если серьезно, то ГЭЭ
стояла на своем: есть Водный кодекс, а он сливать отходы в океан запрещает.
Благодаря твердой позиции Государственной экологической экспертизы сегодня
сбросов в море при бурении не производят — отходы либо увозят, либо закачивают в
подземные горизонты. Четко придерживаясь буквы закона, экспертиза добилась
того, что схема нулевого сброса применяется и в Охотском море, и на Каспии, и
на Балтике. Надеюсь, так будет и впредь.
Когда замечания экспертов принимают к сведению, объекты получаются удачными.
Долго мы воевали с «ЛУКОЙЛом» — нефтедобывающая платформа на Каспии шла трудно.
А когда объект построили, его посетил президент России, которому Вагит Алекперов сообщил, что на экологию потратили аж 38 %! Теперь та платформа —
образец. Затем «ЛУКОЙЛ» начал освоение Кравцовского нефтяного месторождения на
балтийском шельфе, и, ставя платформу Д6, компания с толком использовала свой
же опыт. Результат отрадный — все попытки наших западных соседей опротестовать
Д6 ни к чему не привели, потому что зацепиться не за что.
Кто усомнится, что лучше убрать крючки сегодня, чем повиснуть на них завтра?
Завтра это будет упущенная выгода, прямой финансовый и моральный ущерб.
Инвестору объясняем: вот это если не решишь, по судам тебя затаскают. Мы же
живем в славное время конкуренции, над инвесторами не только государственные
надзорные органы, но и соседи, и придраться к браку проекта в судебных
инстанциях — их любимый прием. Так что эксперт работает и на инвестора, и на
государство.
При этом он находится на гребне баррикады — справа заказчики, слева «зеленые».
Значит, экспертное заключение надо писать, глядя не только на них, а еще и на
прокурора. Если это правило усвоить, в суде (а недовольных заключением ГЭЭ
всегда хватало) не окажешься виноватым. Работа эксперта не имеет ничего общего
с деятельностью крючкотвора, который выискивает недостатки и придирается к
запятым.
Затея с прицелом на «Престиж»
Сегодня Байкалу грозит куда более страшная беда, чем в 1985 г. — по его берегу
решено проложить нефтепровод. Никого из продавливающих такое решение не смущают
вполне реальные последствия этой хозяйственной инициативы. А последствия могут
быть страшными. Дело в том, что в этом районе вполне возможны землетрясения
силой до 12 баллов. Что будет с трубой, по которой прокачивается ежечасно 9
тыс. т нефти, если грянет подземная буря? Экспертиза, которую проводил
Ростехнадзор, так и поставила вопрос перед «Транснефтью»: дайте гарантии, что
магистраль такой удар выдержит, герметичности не потеряет. Нет гарантий!
И тут мы пожинаем горькие плоды административной реформы, в результате
которой промышленная и технологическая безопасность оказалась бесхозной.
Согласно закону на ГЭЭ принимается проектная документация, получившая
положительные заключения либо согласования соответствующих надзорных и
контрольных органов. Значит, прежде чем подавать документы на ГЭЭ,
проектировщики системы ВСТО должны были получить согласование экспертизы
технической. Именно она должна была ответить на вопрос: выдержит труба 12 баллов
или не выдержит. Без этого обошлись. Есть, правда, декларация промышленной
безопасности, где написано: район расположения высокосейсмичен. Высокая
сейсмичность начинается с пяти баллов. Сколько баллов в этом районе — в
заключении о промышленной безопасности не сказано. Чего же стоит такая
декларация, если в ней не заложена реальная сейсмическая опасность?
Мнение ученых, предостерегающих от вторжения на территорию водосборного
бассейна Байкала, где потенциально возможны землетрясения 12 баллов,
игнорируется. Рискну напомнить о трагедии Спитака и Нефтегорска. Там тоже
строили, пренебрегая прогнозами ученых. Чем кончилось, известно.
В 2002 г. вышел закон о техническом регулировании, который формально отменил
все нормативы и сказал: впредь будут регламенты, утверждаемые Госдумой и
правительством, они приобретут силу закона. Для внедрения новой системы
установлен переходный период — 7 лет, в течение которых нормативы, связанные
со здоровьем человека, безопасностью и охраной среды, продолжают действовать.
Значит, закон «Транснефтью» нарушен, поскольку проект попирает СНиП,
запрещающий строительство в зоне, где сейсмическая опасность превышает 8 баллов.
Есть и еще одна угроза. Много лет назад, еще в Госстрое, проектируя АЭС, мы
говорили о необходимости защиты атомных станций от летающих и падающих
объектов. Подсчитали, что оболочка на станциях с реактором ВВЭР-1000 должна
выдерживать падение с неба крупных предметов (например, частей самолетов). Тогда
нас обвинили в растранжиривании народных денег, но после того, как в 1998 г. в
Иркутске самолет упал прямо на жилые дома, разговоры прекратились. А теперь
представим, что в районе, где проложена нефтяная труба, падает самолет или,
что еще вероятнее, вертолет, изучающий состояние этой же самой трубы. Про
преднамеренную диверсию я уж вообще молчу. Реальные сценарии? Более чем! А
поскольку избежать такого происшествия практически нереально, можно ли класть
трубу по территории водосбора озера Байкал, где сосредоточено около 90%
российских и около 20% мировых запасов пресной воды?
Следующий важный вопрос состоит в полном отсутствии в проектных материалах
оценки экологического вреда озеру. Компенсация вреда в проекте также не
заложена. Это тем более странно, что мрачная история танкера «Престиж» свежа в
памяти. Да что «Престиж»!
Чернобыль поближе будет, и про него известно, что прибыль от работы ЧАЭС
составила десяток миллиардов долларов, а убытки на ликвидацию последствий
перевалили за сотню миллиардов.
10 лет назад Байкал был включен в Список Всемирного природного наследия ЮНЕСКО.
В случае если нефтепровод будет построен, Байкал из списка исключат. Такого
позора не знало еще ни одно государство мира.
«Транснефть», чуть что, сразу кивает на президента: он сказал, что ВСТО — самый
масштабный экономический проект страны. Чистая правда! Но не дело государево
определять, десятью километрами левее или ста километрами правее Байкала должна
пройти трасса. Дело государево сохранить объект Всемирного природного наследия
и обеспечить прокладку нефтепровода, который стране действительно очень нужен.
Он должен сказать одно: делайте как надо. Но из-за того, что государственная
компания делает не так, как следует, потеряно много времени. Кто за это будет
отвечать? Вину пытаются переложить на экспертизу. А ведь ее задача всего лишь
ответить на вопрос: можно строить или нельзя. Для того чтобы строить было
можно, технические решения должны быть очень надежны. Принцип, которым
руководствуются эксперты, тоже понятен: при любой хозяйственной деятельности
положительный эффект для государства должен существенно превышать возможные
экологические и социальные потери. Чтобы налогоплательщик, если Шойгу придется
показывать свой героизм на Байкале, не раскошеливался на то, что сделано
по-дурацки.
Правда, во времена преднамеренных решений их оценка не предусматривается.
* Автор окончил Московский энергетический институт по специальности инженер
теплоэнергетик. 10 лет работал в институте «Теплоэлектропроект», 10 лет — в
Министерстве энергетики СССР начальником отдела по проектированию тепловых и
атомных станций, 10 лет — в Главгосэкспертизе Госстроя СССР начальником отдела
экспертизы проектов топливно-энергетического комплекса, почти 10 лет возглавлял
Управление государственной экологической экспертизы Госкомэкологии России.
|
|
| |
|
|
|
|
